«Детей балерины и профессора» в системе не бывает: опыт приемных родителей

Татьяна и ее муж — юристы из Москвы. В их семье двое детей — а потом появился и третий. Мы поговорили о том, как возникает намерение усыновить ребенка, из каких этапов состоит процесс и какие трудности и радости ждут на этом пути.

В этой статье:

• Первые шаги
• «Отличный ребенок, берем»
• «Нас мало пугали»
• «На кого похож Роман»

Татьяна согласилась рассказать нам историю усыновления, но не хотела лишнего внимания к семье, поэтому мы публикуем интервью с ней анонимно.

Первые шаги

— Как вы приняли решение об усыновлении?

— Мы размышляли о третьем ребенке: было понятно, что ресурс на это есть. Но проходить еще раз через беременность, роды, кормление не очень хотелось. У нас были друзья с приемными детьми, и мы еще до появления старших детей думали об этом.

Переломным моментом стал конец 2012 года. Мы много думали обо всех детях, которые могут остаться без семьи. Через некоторое время осознали, что не можем помочь им всем, но вполне в состоянии взять одного.

— Как готовились к усыновлению?

— Записались в Школу приемных родителей в своем районе. Это был очень полезный опыт. Мы многое поняли про себя, про свое родительство. Обсудили немало важных тем. Можно сказать, это было введение в предмет. 

С тех пор почти постоянно что-то читаем, слушаем по поводу приемных детей, а тогда получили базу. И познакомились в этой группе с хорошими людьми, с некоторыми до сих пор поддерживаем связь.

У Школы есть еще одна важная функция: помочь тем, кто на самом деле не готов к приемному родительству, не делать этого шага. Мы знаем таких людей, и, мне кажется, для них это тоже было важно.

Интересно, что, пока учились в Школе, нам казалось, что нас ужасно запугивают и излишне «грузят». В итоге оказалось, что пугали недостаточно. Но, возможно, это и правильно, иначе можно слишком многих отговорить.

— Расскажите, как проходил процесс? Были ли какие-то неожиданные трудности? 

— Медицинское освидетельствование, контакты с опекой, получение различных справок и заключений — это было не особенно приятно, но не сказать, чтобы ужасно.

Сложная задача — синхронизировать разные процессы. Может получиться так, что пока готовишь одну справку, истекает срок действия другой и приходится начинать заново. В этом смысле Школа очень грамотно нас сопровождала, так что мы подготовили документы достаточно быстро.

После получения статуса потенциальных усыновителей можно знакомиться с детьми — сначала виртуально, изучая базы данных, а потом и очно. Это очень непростой период.

Мы долго рассматривали базы — как открытые, так и закрытые, куда пускают уже со статусом потенциального усыновителя. С одной стороны, кажется, что детей выставляют напоказ, есть некоторая неловкость в том, чтобы просматривать их профили — и закрывать. С другой стороны, очень важно адекватно оценить свои возможности.

На этом этапе становится хорошо понятно, что «детей балерины и профессора» в системе не бывает. Дети в основном непростые: с набором диагнозов, со сложной семейной историей. Или их нельзя усыновить, а можно только взять под опеку.

Бывает, что из семьи изымают нескольких детей сразу и усыновлять их нужно всех вместе. Но далеко не все семьи готовы взять, скажем, троих. 

И конечно, непросто понять, что означает тот или иной диагноз на практике, та или иная запись в коротенькой биографии.

«Отличный ребенок, берем»

— Как Рома входил в вашу семью? Что было сложнее всего, что оказалось неожиданно легко?

— Найти ребенка в Москве очень сложно. Мы знали об этом и были готовы ездить плюс-минус по всей России, кроме, пожалуй, Дальнего Востока — уж очень далеко туда лететь. Работали с базами не только в Москве и области, но и в других регионах.

Региональные операторы работали по-разному: кто-то шел на контакт, кто-то был готов разговаривать только при личной явке.

Замечу в скобках, что от случайностей зависит многое. Если ребенок оказался в труднодоступном месте, ему сложнее найти семью, потому что многие усыновители не доезжают. Если ребенок в регионе, где оператор никому ничего не говорит, его шансы тоже снижаются. Ведь не все готовы брать билеты и ехать вслепую, не зная, какие там дети.

При звонке в один из регионов мне охотно рассказали про «своих» детей. Через день мы уже вылетели туда — и так познакомились с Романом. Он был первым ребенком, с которым мы встретились. Когда мы его увидели, никаких сомнений не было. Отличный ребенок, берем ☺️

Сложным было ожидание: после того, как мы подписали согласие на усыновление, его должны были отправить на медкомиссию, и это заняло почти месяц. Нам пришлось уехать без него и потом приехать еще раз. 

Оставить четырехмесячного ребенка, про которого ты уже решил, что он твой, в чужих руках и улететь на месяц, — это мучительно.

Когда мы забрали его, это было хорошее время. Старшие дети его очень ждали и обрадовались. Мы очень спокойно обживались с тремя.

Сложности были только с его документами. Но, в конце концов, мы же юристы, вот и взяли себе проблему по профилю. Через некоторое время все решили и смогли завершить процедуру усыновления.

— Как отнеслись к решению близкие родственники?

— Наши родители восприняли по-разному. Одни — с полным принятием. Другие — с настороженностью.

Но потом, когда Роман уже появился, все были готовы участвовать в его жизни.

«Нас мало пугали»

— Теперь вы все вместе уже 12 лет. Какими были главные сложности и главные радости на этом пути?

— С радостью все очевидно: у нас трое детей, а Роман растет в нормальной семье (как мы надеемся), а не «в системе».

Сложности связаны с диагнозами Романа, которые стали проявляться чуть позже. У него есть довольно существенные особенности развития, которые влияют на учебу и поведение. Первые признаки появились года в полтора. С тех пор мы занимаемся с разными специалистами, пытаемся приспособиться.

Тут нужно сказать, что дети с особенностями появляются в разных семьях. Сложности связаны не с тем, что он приемный, а с тем, что для таких детей маловато инфраструктуры.

— Столкнулись ли вы с чем-то, чего совсем не ожидали, когда готовились к усыновлению?

— Я раньше сказала, что нас мало пугали. Пожалуй, стоит это уточнить.

На постсоветском пространстве не очень хорошо обстоят дела с диагностикой ментальных особенностей. Люди обычно просто живут свою жизнь, справляясь со своими особенностями лучше или хуже. Об этом мало говорят.

Знаний не хватает ни родителям, ни специалистам, ни педагогам. Это проблема общего характера, она затрагивает более-менее все население.

Когда мы говорим о детях, которые оказались «в системе», без попечения родителей, то нужно иметь в виду вот что. Сам факт того, что ребенок оказался без семьи, означает, что у родителей было не очень хорошо с ресурсом.

Среди детей, живущих в детских учреждениях, мало настоящих сирот — тех, у кого оба родителя умерли. Гораздо чаще встречаются те, чьи родители отказались от детей или не смогли их воспитывать. Так вот, чаще всего причины — не только и не столько социальные, сколько ментальные. У родителей нет ресурса из-за ментальных особенностей. Эти особенности разнообразны и обычно не диагностированы.

Поскольку эти особенности часто связаны с генетической предрасположенностью, нужно признать, что вероятность их проявления у ребенка «из системы» существенно выше, чем у ребенка, чья семья хорошо знает свою генетику и знает, что все члены семьи нормотипичны.

Речь не о том, что дети «бракованные», «некачественные» и так далее. Но выше вероятность того, что у ребенка из этой среды будут какие-то особенности. Это связано и с генетикой, и с травмой, вызванной отсутствием семьи или изъятием из нее в том возрасте, когда такие вещи играют очень важную роль.

Воспитание ребенка с особенностями подразумевает немного иное распределение усилий, и к нему нужно быть готовым.

— Есть ли что-то, что хотелось бы сделать по-другому?

— По мелочи — да. Например, я недавно нашла отличную лекцию одного американского профессора про СДВГ и кусаю локти, что не посмотрела ее лет пять тому назад. Мне было бы многое гораздо проще понять. Но если говорить серьезно, о крупных решениях — нет, мы бы все сделали так же.

«На кого похож Роман»

— Как и когда вы объяснили Роме, что он приемный? Как к этому готовились, какой была первая реакция, были ли отложенные последствия?

— В Школе приемных родителей очень убедительно объясняют, что соблюдать тайну усыновления во внутренних отношениях между ребенком и родителями — неразумно. Это только создает лишнее напряжение. Так что мы сразу решили, что делать этого не будем.

Впервые я сказала об этом Роме лет в пять. Он заинтересовался беременной женщиной, я стала ему объяснять, как дети сидят в животиках, и заодно сказала, что в животе он сидел не у меня, а у другой тети.

Он воспринял это совершенно спокойно. Мы с тех пор возвращались к этой теме, но я никогда не видела с его стороны повышенного внимания к ней. 

Вообще, мне кажется, что это легкая часть. Если вы сами считаете, что дети берутся разными способами, то объяснить это ребенку тоже несложно. И это точно не главная проблема в жизни семьи с приемным ребенком.

— А какую проблему ты назвала бы главной?

— В процессе усыновления было тяжело ждать и терпеть неизвестность. Допустим, у тебя почти готовы документы на усыновление. Все открытые базы уже изучены, но звонить по ним невозможно: операторы отвечают только тем, кто уже оформил все документы и стал кандидатом в усыновители. И то не факт, что что-то скажут по телефону. В закрытые базы не пускают.

Ты понимаешь, что у тебя может скоро появиться ребенок, но совсем не знаешь, какой он будет.

Эта неопределенность продолжается, пока ты не нашел «своего» ребенка. Звонишь, тебе говорят, что одного ребенка уже забрали, у другого, оказывается, такие сложности, с которыми ты не готов работать. Мучительно читать анкеты и думать: сможем ли мы «потянуть» этого ребенка или он для нас слишком сложный? Потом, когда находишь своего, сразу становится легче.

Сейчас главная проблема — недостаток инфраструктуры для детей с особенностями. Думаю, со мной согласятся не только приемные родители, но и множество тех, у кого биологические дети нуждаются в особом внимании и сопровождении.

— Как вы рассказываете о своей семье посторонним людям, говорите ли, что Рома приемный? И как ты считаешь, нужно ли это рассказывать — и если да, то как, в какой момент и в какой форме?

— Зависит от контекста. Врачам и помогающим специалистам говорю, как только речь заходит о чем-то связанном с наследственностью. Соответственно, окулисту скажу, а травматологу — нет. Посторонним обычно не говорим. Друзьям говорим, если разговор заходит куда-то в ту степь.

В нашей жизни то, что Роман приемный, давно не главное. Гораздо важнее, какой он сам и что происходит в его жизни. Поэтому я не вижу необходимости всем сразу говорить: вот, это Роман и он приемный.

Это было бы и странно, и неделикатно — сейчас он уже большой и должен сам решать, кому и что он хочет про себя рассказать. Кстати, знаю, что некоторым своим друзьям Роман об этом рассказывает, а некоторым — нет.

— Какие главные трудности могут быть в таких разговорах — как с ребенком, так и с окружающими людьми? С какими из них сталкивались вы сами? 

Серьезных трудностей у нас не было. Пожалуй, единственное, что я могу назвать, — это вопросы: «На кого похож Роман?» Обычно отвечаю: «На самого себя» — и это правда.